Хемлок Гроув [любительский перевод] - Брайан МакГриви

– Мм. – Этот звук выражал внутреннюю борьбу – сказать сыну о визитере или показать свою власть.

– Я позову его, – сказала она. И спустя минуту промедления. – Можешь войти.

Питер остался ждать в прихожей, пока она удалялась по коридору. На одной стене висела старая, потрескавшаяся и лоснящаяся картина жирного гротескного херувима: слоистые ямочки жира, комично маленькие крылья, и улыбающийся рот, испачканный шоколадом. Наверное, шоколадом. На другой, в рамке была больших размеров фотография налитой кровью и разноцветной вульвы гермафродита. Брови Питера поднялись. Нет – это цветок, крупным планом изображены тычинка и рыльце в пламени тюльпана. Питер все еще был зачарован этой сложной цветочной непристойностью, когда появился Роман.

– Да, – спросил он, с холодной отчужденностью презренной женщины.

– Пиф-паф, – сказал Питер.

Роман проводил его в свою комнату, размерами практически с весь трейлер Питера. На двери была картинка распятия с обвивающей его змеей. Змея кусала свой хвост. В общем, здесь было полнейшие отсутствие декораций, кроме стоявшего у стены сцепления между вагонами поездов, старого, деформированного и покрытого коррозией. Которое, несмотря на свою скудную внешность, как уже знал, без каких-либо объяснений, Питер, было самым ценным, чем владел Роман.

– Итак? – начал Роман, с холодной, отчужденной удовлетворенностью презрительной женщины, под чей кров вы снова приползли.

– Началось, – сказал Питер. Он описал Роману послеобеденных визитеров.

Роман оценил историю с уклончивым выражением:

– И, что? Девчонка Вендаллов полностью сошла с ума. Они не могут воспринимать ее всерьез.

– Все не так просто, – ответил Питер. – Эта женщина, она говорила так, словно ненавидит мексиканские фейерверки.

Роман кивнул, все обиды, что он мог чувствовать от их ранней встречи, пропали под гнетом этой интриги.

– Кто она? – спросил он.

– Она ищейка, – сказал Питер.

Роман пожал плечами. И что с того?

– Единственные люди, действительно знающие кто ты, твоя мама и я. – Произнес он оборонительно. – А я умею молчать.

– Я здесь не поэтому, – произнес Питер, соврав: одной из причин его визита было убедить упыря не раскрывать свой рот.

– И что ты боишься, она раскопает?

– Николая, – сказал Питер.

– Он все еще жив?

– Нет. Но если она копнет поглубже, она узнает.

Роман взглянул на него.

– Николай был убийцей.

Вкус Страха

По природе своей Николай был добряком. В последние годы жизни он дал имя каждой утке, которую кормил, и музыка вызывала у него слезы. Больше, чем что-либо, он любил свои воскресенья с Питером. В эти дни он позволял Питеру помогать ему, когда он шатался по округе с молотком и тележкой, высматривая машины с вмятинами, требующими ремонта. Питер помогал, притворяясь умственно отсталым, поскольку люди чаще нанимали парня с умственно отсталым ребенком, и это заставляло его чувствовать себя умным и полезным. Затем, они незамедлительно шли тратить всю долю Питера на мороженое и аркады. Николай никогда не позволял ему оставлять деньги; богатый человек, говорил он, тот, кто потратил миллион. Позже, кода дело дошло до превращений Питера, именно Николай показал ему, как стать правильным волком, не копаясь в мозгу, но объясняя важное: Не нападай, когда не голоден; когда охотишься, заходи с тыла, чтобы избежать рогов и копыт; и когда ты полон песни вселенной, живым духом, охватывающим все вещи, закинь свою голову назад, закрой глаза и насладись этим.

И, хотя сердце Николая было золотым, вещество его мозга было не самым ценным товаром: когда он был молод, то упустил столько важного в своей жизни. Он был частью табора в старой стране и, несмотря на то, что являлся одним из семи сыновей Руманчека, – а Руманчеки были так же полезны в удержании сплетен, как женщина с картой, – сам факт того, что он раз в месяц сбрасывал свое человеческое одеяние и бродил по тайным областям под покровом непослушных богов, был не только хорошо известен, но также превратил молодого человека в более известную фигуру, чем даже самые именитые танцоры или музыканты. Старые женщины кудахтали, а молодые хихикали, когда Руманчек хорохорился в свои годы. Он действительно жил роскошью борова. Итак, чтобы усилить его положение, вошло в традицию среди его братьев и их друзей – настоящий джентльменский клуб – смотреть, как Николай напивается перед превращением, потом крадет свинью или овцу и пожирает ее. Лучше, чем кино! Конечно, старые и мудрые качали головами, из-за одной простой морали этой истории: дети, играющие с огнем, добиваются того же, что и пьяницы играющие с оборотнем – так оно и случилось: в ночь, когда весельчак из их компании решил, что будет смешно вырвать кость из волчьей пасти.

Другие сначала испробовали палки и камни, и только потом оружие, но было уже слишком поздно. Как только волк ощутил вкус страха, единственное, что остается делать – медленно пятиться назад, избегая дальнейшей провокации, а затем бежать, бежать и молиться, что кто-то другой из твоей компании окажется медленнее.

Так оно и произошло. Все было кончено, еще не начавшись. Все было кончено.

Убить другого человека, это не выход в цыганских кругах. Это немыслимо. И человек, сотворивший такое, немыслим. Не было ни наказаний, ни санкций против таких вещей, несовместимых с дыханием духа, что приходит и объединяет все в мире. Это просто конец для человека, совершившего такое, он больше не существовал. И нет наказания страшнее, чем лишить кого-то сердца. Следующим утром Николай проснулся в одиночестве на голой земле, где кровь его друга покоилась на растаявшем снегу, и был слышен звук уезжающего табора с братьями, звук его сердца вынутого из тела.

– Вот откуда это, – сказал Питер.

Он указал на свои ребра с татуировкой «г» на них.

– Это значит гаджо. Изгой. Николай был изгоем всему миру, а я был с Николаем.

– Как он попал сюда? – спросил Роман.

– Был только один способ. Он был невидимкой для всех своих людей и умер бы со своим большим пальцем в заднице, если бы не два его старейших в мире друга: его ноги. Он пошел. Он шагал дни и ночи, и в дождь и в солнце и не остановился, пока не попал в Америку. И тут он начал все сначала.

– Невозможно прийти в Америку, там же океан, – сказал Роман.

– Ну, он нашел способ выпить его, – ответил Питер.

Роман взглянул на него.

– Это из Библии, – уточнил Питер.

– В Библии это чудо, ты не выпьешь океан, – запротестовал Роман.

– Ну, а он сделал, – сказал Питер. – Это было на письме, а Николай не знал даже, как расписаться, и ему было плевать, правильно ли он говорит. Итак, он ходил вверх и вниз по пляжу, а затем, он пошел вглубь страны, пока не нашел водоем, где привязал листья кувшинок к свои ботинкам. И вот как он пришел в Америку.